Александр и Игорь Стеколенко: «Сейчас единственное образование в сфере кино – это съемочная площадка»

Александр и Игорь Стеколенко – учредители творческой лаборатории BURO и одни из самых известных и востребованных украинских режиссеров. В их портфолио рекламные кампании Samsung, Nokia и Watsons, fashion-видео для Lake, Syndicate, Litkovskaya, Firm, а также клипы для «Океана Ельзи», Sunsay, The Hardkiss, Джамалы, Ляписа Трубецкого и Скрябина. Также на их счету видеография балета The Great Gatsby, 4-серийная мелодрама «Правдивая история об Алых парусах», документальные фильмы «Зворотній відлік» про подготовку Виталия Кличко к бою на звание чемпиона мира и «Коктейлі Грушевського» о событиях на Майдане и  телевизионный проект «Звезды в опере».

Роман Тимофеев расспросил братьев, как проходит работа над сценарием, почему им неинтересно смотреть телевизор и есть ли будущее у украинского кино. 

Игорь и Александр Стеколенко

— У вас есть свой фирменный стиль, который отличает ваши работы от других режиссеров?

Игорь Стеколенко: Возможно, и есть, но мы его не определяем и не классифицируем. Нет такого, что это нам характерно, а это – нет. У нас есть какие-то приоритеты, области, где нам интересно реализовывать свои идеи. Нас интересует психология, драматургия. Даже в малых формах мы тяготеем к некоей кинематографичности. Но это очень размытая формулировка, которая имеет миллион визуальных проявлений.

Александр Стеколенко: Мы с братом достаточно разные, хотя воспитывались на одном. У нас разные характеры и разные темпераменты. Если говорить о том, что нас роднит в работе, я бы назвал любовь к деталям.

— Ваши коммерческие и творческие проекты – два разных подхода. Вы рассматриваете работу в рекламе как некий компромисс, когда за деньги снимаете то, что просят?

А.С.: Реклама – вещь прагматичная. Мы же не разрабатываем сценарий рекламных роликов. Их придумывает агентство, утверждает клиент, сценарий проходит множество стадий утверждения, а наша задача – придать всему этому форму и внедрить по возможности свои идеи и творческое видение.

И.С.: В редких случаях в рекламе доверяют полностью придумать концепт. А обычно мы получаем уже достаточно точный бриф, и там немного свободы для режиссерского проявления.

—  Вам нравится работать в формате рекламы?

А.С.: Однозначно ответить сложно. Нравится, когда есть, где развернуться. Когда мы снимали «украинский» ролик для Samsung – он стал единственным украинским роликом вошедшим в мировой TOP-5, просто потому что все доверяли друг другу в работе. Но иногда приходится идти на компромиссы, сражаться с агентствами и клиентами, доказывать что красиво, а что нет, что будет работать, а что превратится в просто выброшенные на ветер деньги.

Часто клиенты страдают одними и теми же болезнями и порой ты сталкиваешься с настоящими австралопитеками – людьми, которые стремятся руководить, но понятия не имеют о том, как происходит съемочный процесс. Они требуют невыполнимого или не в состоянии оценить то, что сделано, или же пытаются привнести в работу свое понимание прекрасного и это становится чем-то ужасным. Такова реклама. Но это с лихвой компенсируется работами, когда агентства делают хороший креатив, а клиент оказывается лояльным, и у нас есть возможность сделать то, что мы хотим. Наша задача как режиссеров – предложить клиенту самый выигрышный вариант, но мы не в состоянии сделать выбор за клиента. 

— Вы снимали клипы для «Океана Ельзи», Sunsay, The Hardkiss и Джамалы, а также для некоторых белорусских и российских музыкантов. За последние годы как-то изменился формат работы с артистами из России?

А.С.: В нашей работе мы не делим исполнителей на русских, украинских, белорусских и так далее. Мы отдаем предпочтение людям, чье творчество нас трогает. Например, Гребенщиков всю жизнь старается быть подальше от политики. Наш общий друг рассказывал, что он по-человечески переживает все, что происходит в Украине. Тот факт, что он живет в России, не делает его плохим и не помешает нам снять ему видео.

— Как происходит создание клипа? С чего все начинается?

И.С.: За годы работы у нас сформировалась своя схема: мы слушаем трек и стараемся превратить свои впечатления в мудборд из самых разных образов, которые на первый взгляд не имеют никакого отношения к песне, ассоциаций, которые могут иметь конкретные визуальные формы или же просто передавать идею, настроение каким то нам понятным образом. Это может быть запах, пейзаж, кадр из фильма, все что угодно. Нужно раскрыться и поймать все, что предлагает тебе твое подсознание.

А.С.: Когда находим нужный образ, мы начинаем его разрабатывать, переходя от интуиции к логике, дальше переходим к производственной части, работая над сценарием. Делается план – напротив каждой строчки песни указывается, что должно происходить в кадре. Таким образом выстраивается драматургия видео, которая должна работать и впечатлять даже на бумаге. Не думаю что эта часть как-то отличается от того как работают другие режиссеры.

И.С.: В структуре трека уже вшита драматургия, есть определенный рассказ. Так было с клипом для «Океана Ельзи» «Не йди». В песне есть эмоциональный момент, который у композиторов-романтиков называется «тихая каденция» — когда должно было все взорваться, а идет, наоборот, сильный спад. Это работает еще более эмоционально. Я знал, что там должен быть переломный момент.

А.С.: После этого начинается производство, мы подключаем к работе департаменты – художников, костюмеров, локейшн менеджеров, кастинг студии.

— После сценария кастинг?

И.С.: Нет, после сценария – обсуждение с заказчиком. Для клипа «Не йди» я написал два сценария на выбор.

— В случае с «Не йди» вы сразу знали, что главные роли будут играть Алена Османова и Рудольф Краевский? Они были на вашем мудборде?

И.С.: Нет, их не было на мудборде. Мы устраивали большой кастинг, который проводили две студии. В итоге до финала дошло 15 человек, из которых выбрали Рудольфа и Алену.

— Когда вы пишете сценарий, то отпускаете свою фантазию или всегда творите в рамках бюджета?

А.С.: Финансы — неотъемлемая часть нашей работы. Мы должны контролировать свой поток сознания, четко понимая, что возможно реализовать, а что нет. Это одна из главных ошибок начинающих режиссеров – представлять больше, чем возможно реализовать.

— Последнее слово за вами или все же главный артист?

А.С.: Зависит от степени доверия к режиссеру. 

— В последнее время в Украине все чаще снимают видео для крупных компаний и мировых знаменитостей. Вспомнить хотя бы рекламу Lacoste и Uniqlo или клип Hurts на песню Beautiful Ones. Как вы думаете, с чем связана такая популярность?

И.С.: Во-первых, у нас дешево и наша индустрия давно готова реализовывать большие и сложные проекты: есть операторы, осветители, звукорежиссеры, а во-вторых, в мире появился тренд на постсоветскую фактуру. Троещина, Лесной рынок, Борщаговка, вся наша постсоветская глушь имеет специфический характер и актуально сейчас выглядит. Это тоже определенный фактор для привлечения внимания.

А.С.: Раньше казалось, что Европа – это далекая заграница, другой мир. Но сейчас все стало открытым – они приезжают к нам, мы едем к ним. Надо снять клип для Джамалы – поехали в Португалию. Лишь бы бюджет позволял.

Здесь есть один интересный нюанс – работая над визуальной эстетикой все наши режиссеры эстетизируют окружающую среду, стараясь придать несвойственные ей «европейские» черты, как будто это снимается не у нас. А европейцы никогда не стеснялись своих улиц, своих квартир и городов.

— Ощущаете ли вы в своем творчестве украинский почерк? Или сейчас главная задача — соответствовать стандартам, которые заявлены на Западе?

А.С.: В общем смысле мы еще не пребываем в мировом контексте. У нас нет европейского культурного кода. Мы стараемся быть похожими на них, но часто это выглядит неуклюже. С другой стороны есть некая универсальная городская эстетика, которая одинаково понятна и в Барселоне, и в Париже, и в Киеве.

И.С.: С советских времен осталась провинциальная установка, что больше ценится то, что похоже на западное. Но «наши могут не хуже»  — этот концепт ограниченный. Приближается время когда не будет разделения на «наших» и «не наших». Тот кто думает иначе – проиграет.

 — Вам бы хотелось, чтобы зрители смотрели видео и понимали, что это сделано в Украине, или, наоборот, чтобы никто не подумал, что это сняли у нас?

И.С.: Как мы отличим то, что сделано в Германии, от того, что сделано в Дании? Разве что благодаря языку. Ярко выраженная визуальная фактура есть в Италии… У нас же пока атмосфера чего-то накопленного постсоветского.

А.С.:  У нас нет бэкграунда. Его никто не воспитывает. В рекламном бизнесе считается, что с определенного бюджета уже нужно звать режиссера-иностранца, поскольку украинец никогда такого не снимет. Это правило не дает развиваться местным профессионалам. Они лет 15 снимают ролики про супермаркеты, а как только появляется действительно интересная задача,  национальный оператор мобильной связи «Киевстар» приглашает на работу иностранца. На каком-то уровне – государственном или частном – выделите деньги, отправьте 10–20 человек учиться в Европу. Когда они вернутся, вы получите профессиональных продюсеров, художников, режиссеров. Но, похоже, никто не считает эту проблему актуальной.

 — Но в Украине ведь тоже есть профильные вузы.

 А.С. Сейчас единственное образование в сфере кино – это съемочная площадка.

 И.С.: Очевидно, что педагоги, которые сегодня преподают в украинских вузах, будут крайне удивлены тем, как все устроено на современной съемочной площадке: кто за что отвечает, какие технологии используются. Со времен СССР многое изменилось.

— А у вас есть мысли делиться своими знаниями?

А.С.: Иногда мы проводим воркшопы в КАМА и в других местах. Мы можем делиться только практичными вещами, своим опытом. Это нельзя назвать системными знаниями. Мы не изучали теорию.

И.С.: Системное образование киношкол Америки и Западной Европы строится таким образом, что студент сам переживает разные составляющие кино: он неделю актер, потом сценарист, продюсер и так далее. Он всегда находится на площадке, вовлечен в процесс. Это дает глубокое погружение. У нас система устроена по-другому. Я общался с одной выпускницей Национального университета театра, кино и телевидения, которая училась на режиссера. Она рассказывала, что там только с 4-го курса приступают к телевизионной практике. А это даже не съемочная площадка! Это не очень результативно. Нужно с первых дней находиться в этой среде, видеть, как все устроено, как функционирует.

— Из-за этого у нас все так плохо в кино?

И.С.: Я думаю, что главная проблема украинского кинематографа заключается в том, что у нас нет жанрового кино, его мало кто умеет снимать. Нет разделении на жанры: категория А, В. Все фильмы – авторские.

А.С.: Еще дело в поэтике кино. Выпускники Университета театра, кино и телевидения травмированы «українським поетичним кіно». Поетичне кіно – это два-три прекрасных фильма, а все остальное – постоянное пережевывание чего-то, что уже улетучилось, что уже не отвечает реалиям современного мира, актуального киноязыка. Это не кино, где функционируют живые люди, это кино, где есть какие-то категории: добро, зло, печаль, радость. Оно не имеет отношения к реальной жизни. Это испортило несколько поколений актеров и режиссеров.

Мне также кажутся нелепыми попытки снимать в Украине блокбастеры. Как можно конкурировать с Голливудом? Стоимость одной минуты провалившегося «Короля Артура» в разы превышает весь бюджет самого дорогостоящего украинского проекта. Я не верю, что мы сейчас сделаем два «суперпотужних екшена» и они вытянут украинское кино за волосы, как барон Мюнхгаузен.

Давайте снимать реальную жизнь, социальные драмы. Нужно создавать новую кинореальность, как это делали французы в 60-х. Они схватили 16 миллиметровые камеры и выбежали из павильонов на улицы снимать реальных людей в реальных ситуациях, в реальных квартирах. Это путь украинского кино сегодня. 

— А как вам украинское телевидение?

И.С.:  Я уже 18 лет не смотрю телевизор.

А.С.: Я тоже. Я бы смотрел, если бы у меня была такая привычка, что-то образовательное: история, культура, музыка, география.

И.С.: На нас не работает этот фокус, это неинтересно. Мы же знаем, как там все устроено: проект держится либо на персонах, либо на событиях. У нас на телевидении не так много персон, за которыми интересно наблюдать. А информацию мы получаем из интернета, из ресурсов, которым доверяем.

Современная поп-культура предлагает скоропортящиеся продукты. Это бенгальский огонь: все быстро сгорает и нет послевкусия.

Два часа на экране что-то происходит, искриться, но вот в зале включают свет, и ты уже не вспомнишь, о чем был фильм.

И.С.: Сейчас все чаще хорошо забытое старое упаковывают в новую красивую обертку и пытаются выдать за оригинальный продукт. Но это меня не удивляет, потому что я знаю первоисточник. В кино и музыке очень много полезного сделано до нас. Можно процитировать Земфиру: «Моя любовь осталась в XX веке».

 — Как вы относитесь к тому, что большие режиссеры снимают сериалы?

И.С.: Прекрасно. Для режиссера прелесть в том, что, работая над картиной, ты создаешь характер, образы, определенную музыку взаимоотношений. Одно дело, когда эта музыка длится два часа, и совсем другое, когда десять серий.

 А.С.: В буме сериалов нет ничего удивительного. Это возвращение к эпосу, который  любили наши предки. Людям во все времена нравились длинные истории: «Гильгамеш», «Тысяча и одна ночь», «Песнь о Нибелунгах»…

 — Вы сняли несколько документальных фильмов и даже один мини-сериал. Есть планы развиваться в этом направлении?

 А.С.: Как я понимаю нынешняя ситуация такова что с экономической точки зрения производить интересные сериалы у нас в стране нерентабельно. Никакой украинский канал не купит сериал, одна серия которого более 100 000 долларов, а именно с такой минимальной суммы начинаются более-менее качественные проекты. У нас есть идеи сериалов, синопсисы, готовые драматургические конструкции, но пока не пришло их время. Когда режиссер идет снимать сериал, он понимает, что должен потратить год своей жизни на его съемки. Я знаю, что это такое: все свое время ты посвящаешь проекту. Гораздо реалистичнее сейчас говорить о прокатном кино.

— Если вам нужно будет показать одну свою работу, что это будет?

А.С.: Совсем недавно была такая ситуация. Обычно, когда работа сделана, у меня появляется дистанция по отношению к ней. Она уже как бы и не моя. по отношению к ней я не испытываю никаких эмоций. Но во время съемок документального фильма «Солодкий. Манливий. Без меж» я оказался в Италии в доме писателя и сценариста Тонино Гуэрра. Для меня он величайший человек XX века.  Мы общались с Лорой Гуэрра – его женой и переводчицей. Она спросила, чем мы занимаемся, и попросила показать работы. Это было сделано непринужденно, но в тот момент я вдруг с высоты своего 15-летнего опыта понял, что это экзамен: в доме, где бывали Антониони, Тарковский, Феллини, я должен показать что-то, что вызовет интерес. Тогда я решил, что наибольшую ценность имеют работы, на которые я раньше совсем не обращал внимания. Лора критиковала добродушно: она всю жизнь провела в кругу гениев, и у нее совершенно другие ценностные категории.

 И.С.: Мне нравится, что работы разные. Каждая привязана к определенному периоду жизни, имеет какую-то свою атмосферу, ассоциации с ней. Если выделить одну, то это все равно что сказать: период с мая по июнь 2014 года был самым лучшим за десять лет. Я так не могу.

 — Если бы из всего мира вы могли выбрать человека, с которым хотели бы поработать, кто бы это был?

 А.С.: Дэвид Боуи.

 И.С.: Леонард Коэн.

 — Что для вас главное в профессии?

А.С.: Мы делаем то, в чем сами видим ценность, и пытаемся, чтобы это было настолько красиво, насколько мы сами понимаем красоту. Если твоя мотивация — угодить зрителю, то эта цель недостижима. Зритель мыслит вчерашними категориями и не знает что ему нужно. Тогда ты работаешь в пустоту. Единственный критерий – твоя личная вовлеченность, твой интерес и желание сделать все максимально хорошо. Остальное не имеет значения.

И.С.: Как говорил Микеланджело Антониони, кино должно стать жизненным опытом зрителя. И неважно, какой это жанр. Мы смотрим кино или клип и взрослеем, становимся духовно богаче. Если это случается со зрителем после просмотра наших работ, это прекрасно. Это для меня главный ориентир. 

Предыдущая статья
10 стильних чоловіків в Instagram
Следующая статья
Олексій Коган: «Найбільше щастя, коли тобі вже 60 і ти розумієш, що все життя займався улюбленою справою»
Реклама
Последние новости